Неточные совпадения
Чичиков схватился со стула с ловкостью почти военного человека, подлетел к хозяйке с мягким выраженьем в улыбке деликатного штатского человека, коромыслом подставил ей руку и
повел ее парадно через две комнаты в столовую, сохраняя во все время
приятное наклоненье головы несколько набок. Служитель снял крышку с суповой чашки; все со стульями придвинулись ближе к столу, и началось хлебанье супа.
Губернаторша произнесла несколько ласковым и лукавым голосом с
приятным потряхиванием головы: «А, Павел Иванович, так вот как вы!..» В точности не могу передать слов губернаторши, но было сказано что-то исполненное большой любезности, в том духе, в котором изъясняются дамы и кавалеры в
повестях наших светских писателей, охотников описывать гостиные и похвалиться знанием высшего тона, в духе того, что «неужели овладели так вашим сердцем, что в нем нет более ни места, ни самого тесного уголка для безжалостно позабытых вами».
Когда бы жизнь домашним кругом
Я ограничить захотел;
Когда б мне быть отцом, супругом
Приятный жребий
повелел;
Когда б семейственной картиной
Пленился я хоть миг единой, —
То, верно б, кроме вас одной,
Невесты не искал иной.
Скажу без блесток мадригальных:
Нашед мой прежний идеал,
Я, верно б, вас одну избрал
В подруги дней моих печальных,
Всего прекрасного в залог,
И был бы счастлив… сколько мог!
«Да, эта бабища внесла в мою жизнь какую-то темную путаницу. Более того — едва не погубила меня. Вот если б можно было ввести Бердникова… Да, написать
повесть об этом убийстве — интересное дело. Писать надобно очень тонко, обдуманно, вот в такой тишине, в такой уютной, теплой комнате, среди вещей,
приятных для глаз».
— Бог мой, это, кажется, не очень
приятная дама! — усталым голосом сказала она. — Еврейка? Нет? Как странно, такая практичная. Торгуется, как на базаре. Впрочем, она не похожа на еврейку. Тебе не показалось, что она сообщила о Дмитрии с оттенком удовольствия? Некоторым людям очень нравится сообщать дурные
вести.
Уже легкое,
приятное онемение пробежало по членам его и начало чуть-чуть туманить сном его чувства, как первые, робкие морозцы туманят поверхность вод; еще минута — и сознание улетело бы Бог
весть куда, но вдруг Илья Ильич очнулся и открыл глаза.
Особенно красив он был, когда с гордостью
вел под руку Софью Николаевну куда-нибудь на бал, на общественное гулянье. Не знавшие его почтительно сторонились, а знакомые, завидя шалуна, начинали уже улыбаться и потом фамильярно и шутливо трясти его за руку, звали устроить веселый обед, рассказывали на ухо
приятную историю…
С
приятным волнением и задумчиво ехал оттуда Райский. Ему бы хотелось домой; но бабушка
велела еще повернуть в какой-то переулок.
Ляховский
повел Привалова через анфиладу жилых комнат, которые представляли
приятный контраст со всем, что приходилось видеть раньше.
Г-н Беневоленский был человек толстоватый, среднего роста, мягкий на вид, с коротенькими ножками и пухленькими ручками; носил он просторный и чрезвычайно опрятный фрак, высокий и широкий галстух, белое, как снег, белье, золотую цепочку на шелковом жилете, перстень с камнем на указательном пальце и белокурый парик; говорил убедительно и кротко, выступал без шума, приятно улыбался, приятно
поводил глазами, приятно погружал подбородок в галстух: вообще
приятный был человек.
Ему было тогда гораздо лет за сорок, и он в этот
приятный возраст
повел жизнь птички божьей или четырнадцатилетнего мальчика, то есть не знал, где завтра будет спать и на что обедать.
Катерине Ивановне задумалось
повести жизнь так, чтобы Алексей Павлович в двенадцать часов уходил в должность, а она бы выходила подышать воздухом на Английскую набережную, встречалась здесь с одним или двумя очень милыми несмышленышами в мундирах конногвардейских корнетов с едва пробивающимся на верхней губе пушком, чтобы они поговорили про город, про скоромные скандалы, прозябли, потом зашли к ней, Катерине Ивановне, уселись в самом уютном уголке с чашкою горячего шоколада и, согреваясь, впадали в то
приятное состояние, для которого еще и итальянцы не выдумали до сих пор хорошего названия.
Он с
приятной улыбкой узнаёт, что
повесть кончена и что следующий номер книжки, таким образом, обеспечен в главном отделе, и удивляется, как это я мог хоть что-нибудь кончить,и при этом премило острит. Затем идет к своему железному сундуку, чтоб выдать мне обещанные пятьдесят рублей, а мне между тем протягивает другой, враждебный, толстый журнал и указывает на несколько строк в отделе критики, где говорится два слова и о последней моей
повести.
Средства он имел хорошие, не торопился связывать себя узами, был настолько сведущ и образован, чтобы
вести солидную беседу на все вкусы, и в обществе на него смотрели как на приличного и
приятного человека.
Отвечаем: удовольствие это доставило нам чтение
повести г. Калиновича, имя которого, сколько помнится, в первый раз еще встречаем мы в печати; тем
приятнее для нас признать в нем умного, образованного и талантливого беллетриста.
Адуев не совсем покойно вошел в залу. Что за граф? Как с ним
вести себя? каков он в обращении? горд? небрежен? Вошел. Граф первый встал и вежливо поклонился. Александр отвечал принужденным и неловким поклоном. Хозяйка представила их друг другу. Граф почему-то не нравился ему; а он был прекрасный мужчина: высокий, стройный блондин, с большими выразительными глазами, с
приятной улыбкой. В манерах простота, изящество, какая-то мягкость. Он, кажется, расположил бы к себе всякого, но Адуева не расположил.
Посреди такой
приятной беседы вдруг он спросил: «А что муж? спит?» — «Алексей просыпался, когда я уходила; но я
велела ему еще соснуть», — с живостью отвечала Софья Николавна.
Разумеется, я был очень польщен.
Повел его по всем комнатам, и везде он меня похвалил, а в некоторых комнатах даже выразил
приятное изумление. В коридоре
повел носом, учуял, что пахнет жареной печенкой, умилился и воскликнул...
Больше этого графу уже никто не мог сказать
приятного: он таял от слов княгини, и в то время, когда она сидела пред ним и молча думала: как ей быть с своими детьми, чтоб они, выросши, умели не только эполетами трясти и визиты делать, а могли бы и к ставцу лицом сесть, граф был уверен, что княгиня проводит мысленную параллель между им и теми, которые юродствовали да рассказывали друг про друга шутовские
вести.
Один заезжий литератор посвятил ей свою
повесть, которую и читал у ней на вечере, что произвело чрезвычайно
приятный эффект.
— Расскажу, — отвечал, улыбнувшись, карлик, — расскажу, потому что
повесть эта даже и
приятная.
Хозяин встретил их у самых дверей, поблагодарил Владимира Сергеича за чувствительное доставление
приятного сюрприза — так он выразился — и, взяв Ипатова под руку,
повел его в гостиную, к карточным столам.
С того времени провинции и села оживились присутствием многих Благородных, которые могли с честию оставить воинскую службу; они
вели спокойную, но праздную и для государства мало полезную жизнь; хозяйство и ловля зверей, которая
приятным образом напоминала им воинскую деятельность, были единственным их занятием.
— Вы говорите, — сказала она наконец, — читать поэтические произведения и полезно и приятно… Я думаю, надо заранее выбрать в жизни: или полезное, или
приятное, и так уже решиться, раз навсегда. И я когда-то хотела соединить и то и другое… Это невозможно и
ведет к гибели или к пошлости.
— Нет, погодите, Сергей Фирсыч. Он входит и спрашивает: «Не вы ли местный учитель Клавдий Иваныч Астреин?» Я говорю: «Это я-с». И вот — он мне объявляет какую-то счастливую, неожиданную
весть, которая меня всего потрясает. Я не могу себе даже вообразить, что он именно скажет, но что-то глубоко
приятное и радостное для меня.
Коли у человека одёжи нет, вот и робкий характер; чем бы ему
приятный разговор
вести, а он должен на себя осматриваться, нет ли где изъяну.
Пушкареву тоже
велел выйти. Пришла ко мне девка-с; оглядел ее внимательно:
приятная из лица, глаза голубые, навыкате, сама белая и, что удивительно, с малолетства в работе, а руки нежные, как у барыни.
Приятный сон!..» С досадой встав,
Полувлюбленный, нежный граф
Целует руку ей. И что же?
Куда кокетство не
ведет?
Проказница — прости ей, Боже! —
Тихонько графу руку жмет.
— Гляди, каки вежливы гости наехали. Девица зовет чай его пить,
приятную беседу с ним хочет
вести, а он ровно бык перед убоем — упирается. Хватай под руки бесстыжего — тащи в горницу.
Сам бог тебе
велит приятным наслаждаться,
Но помнить своего великого творца:
Он нежный вам отец, о нежные сердца!
Как сладостно ему во всем повиноваться!
— А замечательный человек-с! — добродушно и даже с маслицем в улыбающемся взоре обратился он к Полоярову, таким посторонним, совсем неофициальным тоном, как будто
вел самую
приятную, задушевную беседу. — Да-с, истинно замечательный человек!.. Какой талант! И ведь сколько бы пользы мог принести отечеству! Конечно, есть некоторые крайности, увлечения, но… Бойкое перо! бойкое! Мне в особенности, знаете, стиль его нравится. Прекрасный стиль!
— Ну, господа, две бутылки шампанского за вами.
Велите буфетчику к обеду подать! — воскликнул веселый и жизнерадостный мичман Лопатин, влетая в кают-компанию. — Ваши
приятные надежды на свинство матросов не оправдались, Степан Васильевич и Захар Петрович!
Все это я обдумал, идучи рядом с Альтанской, которая, овладев мною,
вела к отцу. Мы шли с нею в полном молчании и не мешали друг другу. Это был для меня первый опыт
приятного молчания, и он мне чрезвычайно удался и полюбился.
Из них весьма многие стали хорошими женами и очень
приятными собеседницами, умели
вести дружбу и с подругами и с мужчинами, были гораздо проще в своих требованиях, без особой страсти к туалетам, без того культа «вещей», то есть комфорта и разного обстановочного вздора, который захватывает теперь молодых женщин. О том, о чем теперь каждая барышня средней руки говорит как о самой банальной вещи, например о заграничных поездках, об игре на скачках, о водах и морских купаньях, о рулетке, — даже и не мечтали.
В этих кафе распевали обыкновенно слепые певцы сегедильи, аккомпанируя себе на гитарах и мандолинах. Женский пол, сидевший в таких кафе, принадлежал к миру проституции и «котировался» за чудовищную плату в один реал, то есть в 25 сантимов. Что это были бы за отвратительные пьяные мегеры у нас, а эти несчастные «muchachas» поражали тем, как они прилично
вели себя и какого были
приятного вида. И их кавалеры сидели, вместо водки, за каким-нибудь прохладительным или много — стаканом легкого белого вина.
И вот я поехал пить воды в Киссинген с
приятной перспективой
вести дальше главы первой части романа. У меня была полнейшая надежда — к сентябрьской книжке доставить в редакцию целых две части романа.
Их встретил старый Антон, слуга и помощник лесничего, и
повел их по целому ряду громадных высоких комнат. На каждом шагу мальчики ахали от удивления. Это был совсем особенный дом — со всевозможными башенками, затеями, витыми лесенками и громадным двухсветным залом. Он скорее походил на какой-нибудь замок или дворец. Дети с удивлением разглядывали тяжелую, массивную мебель, а старый Антон, благообразный и высокий старик, рассказывал им в это время своим протяжным,
приятным голосом...
— А потому, что он
приятный человек и всюду с собою веселье
ведет. Без него нет здесь ни пира, ни потехи, и всем он любезен. Чуть где пса его серого с длинной мордой заслышат, когда он бежит, гремя позвонцами, все радостно говорят: вот Памфалонова Акра бежит! сейчас, значит, сам Памфалон придет, и веселый смех будет.
По крытому переходу, который
вел от двора великокняжеского к церкви Благовещения, еще тогда деревянной, возвращался Иван Васильевич с утренней молитвы. Когда он выходил из храма божьего, по ясному челу его носились
приятные впечатления, оставленные в нем молитвою; но чем далее он шел, тем тяжелее гнев налегал на это чело и ярче вспыхивал во взорах. За ним, в грустном раздумье, следовал красивый статный молодец: это был сын его Иван.
Лицо его скрашивали карие глаза, слегка прищуренные. Он немного гнулся, руки его часто приходили в движение, и бровями он
поводил, как только оживлялся в разговоре, голос его чуть-чуть вздрагивал, теноровый,
приятный, с легкой картавостью.
Солнце, достигнув своего зенита, делало тенистые места не только
приятными, но прямо необходимыми, так что аллея, густо усаженная серебристыми тополями, куда Надежда Сергеевна
повела Юлию, была прелестным местом для прогулки в этот жаркий летний день.
Ни одного живого существа не было в этой стороне, да и в доме все было тихо, как бы все обитатели его спали мертвым сном. Вскоре началось тихое движение. Служители шепотом передавали один другому
весть, по-видимому
приятную; улыбка показалась на всех лицах, доселе мрачных: иные плакали, но видно было, что слезы их лились от радости.
Стал смотритель гостей рассаживать и тоже опять показал свою ловкость: не
повел князя в конец стола к хозяйскому месту, а усадил его, где тот сам хотел, — между адъютантом князя и прехорошенькой дамочкой, чтобы было фельдмаршалу с кем сказать и короткое слово и любезностями к
приятному полу заняться. Князь с дамочкой сразу же очень разговорился: он интересовался, откуда она, и где воспиталась, и какое в таком далеком уездном городе находит для себя развлечение?
И опять все смеялись, а маменька сказали: «И я не знаю, где там о чае». А когда архиерей узнал, что я имею
приятный голос,
велел мне что-нибудь запеть — какой-нибудь тропарь или песню, а я запел ему очень глупый стих...
Все это мне передал Кириак, и передал так превосходно, что я, узнав дух языка, постиг и весь дух этого бедного народа; и что всего мне было самому над собою забавнее, что Кириак с меня самым незаметным образом всю мою напускную суровость сбил: между нами установились отношения самые
приятные, легкие и такие шутливые, что я, держась сего шутливого тона, при конце своих уроков
велел горшок каши сварить, положил на него серебряный рубль денег да черного сукна на рясу и понес все это, как выученик, к Кириаку в келью.
— Однако, я вижу, что ты очень тронут судьбою этой несчастной, и чтобы сделать тебе
приятное и заслужить себе наперед твою благосклонность, я постараюсь склонить всех купцов, чтобы они уступили тебе долговые права на Фалалея не за две, а всего за одну треть того, что он им действительно должен. Не колебайся далее и
повели быть этому так, как я предлагаю. Пусть Тения будет тебе обязана счастьем и постарается быть тебе благодарной.
Графиня так устала от визитов, что не
велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с-глазу-на-глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и
приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
А так как это надо было, то Николай Ростов по своему характеру был доволен и тою жизнью, которую он
вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь
приятною.